Эротический рассказ Лоно Каллиопы

Ахил стоял на пороге подземной комнаты, его пальцы судорожно сжимали глиняный кувшин, вино внутри плескалось, отражая дрожь его рук. Масляные лампы, подвешенные на бронзовых цепях, покачивались, отбрасывая золотые блики на фрески, где нагие тела сплетались в безумном танце страсти. Воздух был тяжёлым, пропитанным мускусом сандала и чем-то ещё — пряным, почти осязаемым ароматом, исходившим от Каллиопы. Она лежала на мраморном полу, её обнажённое тело сияло, словно отполированная статуя, кожа цвета мёда лоснилась от пота, длинные чёрные волосы вились, касаясь плеч, словно змеи. Её полные груди, с тёмными сосками, твёрдыми, как спелые ягоды, слегка покачивались при каждом вдохе. Бёдра, широко раздвинутые, открывали влажные, набухшие складки её лона, пульсирующие, источающие аромат, от которого у Ахила кружилась голова.

Её глаза, тёмные и глубокие, как омуты, поймали его взгляд. Улыбка, медленная и хищная, тронула её губы, полные, слегка приоткрытые, обнажающие белизну зубов. «Поставь кувшин, мальчик», — её голос, низкий, обволакивающий, проникал в него, словно тёплое вино, заставляя колени дрожать сильнее. Ахил повиновался, его движения были неловкими, кувшин звякнул о мрамор, вино пролилось, багровые капли растеклись по полу, словно кровь. Он чувствовал, как её взгляд ласкает его, раздевает, проникает под тунику, где его тело предавало его — жар разливался по паху, несмотря на страх, сжимавший грудь.

Каллиопа приподнялась на локтях, её груди дрогнули, соски напряглись ещё сильнее, будто призывая его. Она медленно провела пальцами по своему животу, вниз, к влажным складкам, раздвигая их, демонстрируя розовую плоть, блестящую от соков. «Боишься?» — её голос был насмешлив, но в нём сквозило обещание, от которого сердце Ахила забилось быстрее. Он хотел ответить, но горло пересохло, язык прилип к нёбу. Воспоминания о Лидии и Эрине, их стонах, их телах, нахлынули, но теперь они казались бледными тенями перед этой женщиной, чья похоть была не просто желанием, а ритуалом, властью.

Она поднялась, её движения были плавными, кошачьими, каждый шаг заставлял её бёдра покачиваться, а волосы струиться по спине. Подойдя к нему, она остановилась так близко, что он ощутил тепло её тела, её дыхание, сладкое, с привкусом вина, коснулось его лица. Её пальцы, длинные, с ногтями, покрытыми алым лаком, скользнули по его груди, зацепив край туники. «Сними это», — прошептала она, и Ахил, словно зачарованный, подчинился, его руки дрожали, ткань упала к ногам, обнажая его худощавое тело, уже напряжённое от вожделения. Его член, твёрдый, пульсировал, выдавая его слабость, его стыд.

Каллиопа обошла его, её ногти слегка царапали его спину, оставляя жгучие следы. Она остановилась за его спиной, её груди прижались к его лопаткам, твёрдые соски ощущались даже через тонкий слой воздуха. Её рука скользнула вниз, обхватила его член, её пальцы, тёплые и уверенные, сжали его, медленно двигаясь, заставляя Ахила задохнуться от смеси стыда и наслаждения. «Ты боишься меня, но хочешь этого, правда?» — её губы коснулись его уха, язык скользнул по мочке, горячий и влажный. Он кивнул, не в силах солгать, его бёдра невольно двинулись навстречу её руке.

Она отстранилась, вернувшись к мраморному ложу, легла, раздвинув бёдра ещё шире, её пальцы снова скользнули к лону, лаская себя, её дыхание стало глубже, стоны, низкие и гортанные, наполнили комнату. «Иди ко мне», — приказала она, и Ахил, словно марионетка, шагнул вперёд, его тело горело, разум кричал о бегстве, но ноги не слушались. Он опустился на колени перед ней, её аромат, пряный и одуряющий, окутал его. Её рука легла на его затылок, направляя его лицо к её лону, влажному, горячему, пульсирующему. Его губы коснулись её, язык, робкий, но жадный, скользнул по набухшему клитору, пробуя её вкус — солоноватый, с ноткой мёда. Каллиопа застонала, её бёдра дрогнули, пальцы сжали его волосы, притягивая ближе, заставляя его углубиться, лизать быстрее, жаднее.

Её стоны становились громче, эхом отражаясь от стен, её тело изгибалось, груди колыхались, соски торчали, словно умоляя о ласке. Ахил, захваченный её страстью, забыл о страхе, его руки осмелели, скользнув по её бёдрам, сжимая их, чувствуя, как её мышцы напрягаются под его пальцами. Она направила его руку к своей груди, и он сжал её, ощущая тяжесть, мягкость, твёрдость соска под ладонью. Её лоно сжималось под его языком, соки текли по его подбородку, её оргазм был близок — он чувствовал это по её дрожи, по её стонам, по тому, как её пальцы впились в его плечи.

Но Каллиопа вдруг оттолкнула его, её глаза горели, губы были приоткрыты, дыхание тяжёлым. Она поднялась, схватив его за руку, потянула к ложу, толкнула его на спину. Её тело нависло над ним, её волосы упали на его лицо, её груди коснулись его груди, соски скользнули по его коже, оставляя огненные следы. Она оседлала его, её влажное лоно коснулось его члена, но она не спешила, двигаясь медленно, дразня, позволяя ему чувствовать её тепло, её влагу. «Проси меня», — прошептала она, её голос был одновременно лаской и приказом. Ахил, задыхаясь, выдавил: «Пожалуйста…», его голос дрожал, полный стыда и желания.

Каллиопа, нависшая над Ахилом, была воплощением богини, чья красота граничила с угрозой. Её бёдра, горячие и влажные, скользили по его члену, дразня, не позволяя ему войти, каждый её медленный толчок посылал волны жара по его телу. Её полные груди, блестящие от пота, покачивались над его лицом, тёмные соски, твёрдые и манящие, словно спелые плоды, были так близко, что он ощущал их тепло. Её волосы, чёрные, как ночное море, касались его щёк, их аромат — смесь сандала и её собственной пряной сущности — заполнял его лёгкие, заставляя разум кружиться. «Проси сильнее», — её голос, низкий, с хрипотцой, был одновременно лаской и плетью, её губы изогнулись в улыбке, полной торжества.

Ахил, лежащий под ней, чувствовал, как его воля рушится. Его тело, предательски жадное, рвалось к ней, но разум кричал о стыде, о слабости, о Лидии и Эрине, чьи лица мелькали в памяти, как призраки. «Пожалуйста… возьми меня», — выдавил он, его голос дрожал, почти срывался на шёпот, слёзы стыда жгли глаза, но желание, горячее, неудержимое, заглушало всё. Каллиопа рассмеялась, её смех был глубоким, гортанным, эхом отражаясь от мраморных стен, где фрески с их оргиастическими сценами, казалось, оживали в тенях масляных ламп.

Она наклонилась ниже, её груди прижались к его груди, соски скользнули по его коже, оставляя огненные следы. Её губы нашли его шею, зубы слегка прикусили кожу, язык прошёлся по пульсирующей вене, и Ахил задохнулся, его руки инстинктивно потянулись к её бёдрам, сжимая их, чувствуя упругую плоть под пальцами. Она поймала его запястья, прижав их к мрамору над его головой, её сила была неожиданной, властной. «Не смей», — прошипела она, но её глаза горели не гневом, а похотью, её лоно, влажное и горячее, прижалось к его члену сильнее, двигаясь медленными, мучительными кругами.

Комната, казалось, сжималась вокруг них, воздух стал ещё гуще, пропитанный её ароматом, дымом ламп и чем-то древним, почти ритуальным. Звуки её дыхания, прерывистого, с лёгкими стонами, смешивались с далёким эхом капель, падающих где-то в глубине подземелья. Фрески на стенах, с их извивающимися телами, казалось, шептались, подстрекали, их нарисованные глаза следили за каждым движением. Каллиопа отпустила его руки, её пальцы скользнули по его груди, царапая кожу, оставляя красные следы, которые жгли, но только разжигали его ещё сильнее. Она приподнялась, её лоно, набухшее, блестящее, на миг зависло над ним, и затем, с медленной, почти жестокой точностью, она опустилась, принимая его в себя.

Ахил выгнулся, его стон вырвался непроизвольно, громкий, полный отчаяния и наслаждения. Её плоть, тесная, горячая, обволакивала его, сжимала, пульсировала, словно живая. Каллиопа двигалась медленно, её бёдра покачивались, каждый толчок был рассчитанным, дразнящим, её стоны, низкие и ритмичные, сливались с его дыханием. Её руки упёрлись в его грудь, ногти впились в кожу, её груди колыхались над ним, соски касались его губ, и он, не в силах сопротивляться, притянул её ближе, его язык нашёл её сосок, втянул его, пробуя солоноватый вкус её пота. Она застонала громче, её движения ускорились, её лоно сжималось вокруг него, вырывая из него всё — страх, стыд, мысли о прошлом.

Но даже в этом угаре страсти Ахил чувствовал её власть. Она не просто брала его — она владела им, каждым его вздохом, каждым движением. Её глаза, тёмные, как бездна, смотрели в его))^