Гигантша-Алкоголичка Учит Лизать

Я стоял у барной стойки в душном ночном клубе, потягивая дешевое пиво, которое еле мог себе позволить. Девятнадцать лет, худой как спичка, ростом метр семьдесят, с прыщавым подбородком и комплексами, которые жрали меня изнутри. Толпа пульсировала под тяжелыми басами, тела терлись в полумраке, но я чувствовал себя чужим — мелким, незаметным. И тут она возникла из дыма и стробоскопов. Высокая, как вышка, под метр девяносто пять, с широкими плечами и бедрами, которые могли раздавить меня одним движением. Ей было за сорок пять, лицо в глубоких морщинах от солнца, сигарет и бутылки, волосы растрепанные, седеющие у корней, но глаза горели пьяным огнем — хищным, неумолимым. От нее несло потом: густым, животным, соленым, смешанным с перегаром виски и дешевым табаком. Она плюхнулась рядом, толкнув меня локтем так, что я чуть не упал, и рявкнула бармену хриплым, прокуренным голосом: "Два двойных виски! И счет на меня, живо!"

Я моргнул, ошарашенный. Она повернулась, ухмыльнулась криво — зубы желтые, один передний с трещиной. "Что, щенок, одинокий? Пей, я угощаю. Ира меня зовут. А ты?" Ее ладонь легла мне на бедро — грубая, потная, как наждачка. Она была в два раза здоровее меня: мышцы под кожей перекатывались, как у атлетки в прошлом, сиськи тяжелые, живот с растяжками, но сила в ней была звериная. Я еле доставал ей до плеча. "П-паша," — пробормотал я, краснея и отодвигаясь. "Эй, я не… не пью виски, и вообще…" Я пытался встать, но она схватила меня за запястье — пальцы как стальные клещи, вдавились в кость. "Сиди, сука! Пей, сказала!" — прошипела она, вдавливая меня обратно на стул. Я дернулся, но ее хватка была железной; боль пронзила руку, и я замер. "Ты что, ослушаться решил? Малец, я тебя сейчас сломаю, как спичку."

Я сопротивлялся внутри: сердце колотилось, хотелось убежать, но она уже заказала еще, швыряя мятые купюры на стойку. "Пей, или я тебе руку выверну." Я взял стакан дрожащей рукой, отпил — виски обожгло горло. Она хлопнула меня по спине так, что я закашлялся: "Хороший мальчик. Еще." Раунд за раундом, она не отпускала — рука на моем бедре сжималась сильнее, если я медлил. От нее разило потом все сильнее — она, видимо, танцевала раньше или просто не мылась дня три. Запах был первобытным: мускусный, возбуждающий, но я боролся с тошнотой и страхом. "Девственник, да? Вижу по глазам. Я тебя научу жизни по-настоящему. Повально, чтоб запомнил навсегда." Я мотнул головой: "Нет, я… я домой…" — но она встала, возвышаясь надо мной, и рявкнула: "Заткнись! Пошли танцевать, щенок."

Она схватила меня за руку — пальцы как тиски, потные и липкие — и потащила на танцпол, игнорируя мои слабые протесты. "Отпустите… пожалуйста…" — бормотал я, но толпа сомкнулась, а ее тело прижималось ко мне: тяжелое, мокрое от пота, бедра терлись о мой пах. Она была выше на голову с лишним, и я уткнулся носом в ее шею, вдыхая этот соленый, едкий аромат — пот, алкоголь, женщина. "Двигайся, как я скажу, сука!" — шипела она, хватая меня за задницу и прижимая ближе. Я пытался оттолкнуться, но ее руки были как обручи — мышцы напряглись, и я почувствовал, как она могла бы сломать мне ребра. Мой член встал колом вопреки всему, упершись в ее мощное бедро. Она засмеялась низко, гортанно: "Ого, щенок возбужден, а еще сопротивлялся. Пошли отсюда. Я тебя сломаю и соберу заново."

Я упирался: "Нет, я не хочу… пустите!" — но она просто потащила меня к выходу, как тряпку, ее хватка на запястье оставляла синяки. В такси она втолкнула меня внутрь, сама плюхнулась рядом — ее вес качнул машину. "Домой ко мне, живо!" — бросила водителю, опять платя. Я пытался открыть дверь, но она придавила меня бедром: "Сиди смирно, или придушу здесь же." Ее глаза были безумными от алкоголя, но расчетливыми — она знала, что я не посмею кричать. В квартире она захлопнула дверь, толкнула меня в стену: "Раздевайся, живо! На колени!" Я замер: "Пожалуйста, я уйду… это ошибка…" Она ударила меня по щеке — ни сильно, но достаточно, чтобы голова закружилась. "Ослушаешься еще раз — сломаю тебе челюсть, щенок. На колени, сказала!"

Я опустился, дрожа от страха и боли. Сопротивление сломалось в тот миг — ее сила, ее запах, ее голос вбили в мозг: не ослушаться. Никогда. Она раздвинула ноги, стоя надо мной как великанша, и прижала мою голову к промежности. Легинсы были пропитаны потом, мокрые насквозь. "Снимай зубами! И нюхай — это твой новый воздух." Я послушался без слов, стягивая ткань вниз — руки дрожали, но мысль о сопротивлении испарилась. Под ними — ничего, только густой, неухоженный куст черных волос с сединой, пропитанный потом, соками и легким запахом мочи. Пизда была огромной: губы толстые, набухшие, клитор торчал как большой палец, весь в складках. Запах ударил в нос — острый, соленый, с примесью виски из ее пор. "Нюхай глубже! Вдыхай меня, сука!" — рычала она, хватая меня за волосы и вдавливая лицо в себя. Пот капал с ее живота на мои волосы, стекал по щекам. Я больше не думал бунтовать — только повиноваться.

Она отпустила меня на миг, села на диван, раздвинув ноги шире — бедра разошлись, как ворота. Пизда раскрылась полностью: розовая внутри, блестящая от соков, волоски слиплись. "Смотри внимательно, малец. Урок первый: повально лизать — значит, не просто чавкать, а поклоняться. Сначала внешние губы. Медленно, от самого низа вверх, языком плоско, как лижешь мороженое в жару. Чувствуй каждый вкус — мой пот, мою соль." Я наклонился без промедления, язык коснулся ее кожи: горьковато-соленая, теплая, с текстурой вен. Она застонала: "Да, вот так, не торопись. Теперь кругами вокруг входа — дразни, но не входи. И дыши носом — нюхай, это усиливает."

Я лизал, как она учила — автоматически, без мысли о "нет". Язык скользил по складкам, собирая пот и соки — вкус интенсивный, мускусный, с кислинкой от алкоголя в ее крови, легкой горечью от пота подмышек, который стекал вниз. Она командовала: "Быстрее на губах! Нет, медленнее, идиот! Теперь клитор — обводи языком, потом соси нежно, как конфету. Зубами не трогай, или придушу!" Ее бедра сжимали мою голову тисками — мышцы стальные, я задыхался в ее жаре, пот лился в рот, смешиваясь со слюной. "Глубже языком! Вставь его внутрь, трахай меня им, крути!" — рычала она, толкая мою голову ритмично. Я проникал в нее, чувствуя пульсацию стенок, соки текли рекой по подбородку, по шее. Сопротивление? Забыто. Только ее воля.

Она пила виски прямо из бутылки на столе, капли падали на сиськи, и она заставляла: "Лижи здесь тоже! Повально — значит везде. Соси соски, нюхай подмышки!" Я поднимался мгновенно, уткнувшись в ее подмышку — волосатую, пропитанную потом, запах едкий, как в раздевалке после тренировки. Лизал, глотая соль. Она кончала раз за разом: тело тряслось, мышцы напрягались, она кричала: "Да, сука, глубже! Нюхай мой пот, пей меня!" Волны оргазма сжимали ее пизду вокруг моего языка, соки брызгали.

Часами я лизал — или так казалось в этом пьяном угаре. Наконец, она оттолкнула меня, встала надо мной: пизда красная, опухшая, блестящая. "Теперь трахни, щенок. Но помни уроки — лижи перед, вовремя, после!" Она оседлала меня на диване, ее вес придавил как пресс — я еле дышал. Мой член вошел в нее легко, скользко от моих слюней. Она скакала яростно, бедра хлопали: "Лижи сиськи! Нюхай шею!" Я задыхался в ее поту, кончил внутри с криком, а она засмеялась: "Хороший ученик. Завтра придешь — продолжим. И принеси виски, мамочка научит тебя еще. Ослушаешься — найду и сломаю по-настоящему."

Я ушел на рассвете: лицо в корке ее пота и соков, язык онемевший, тело в синяках от ее хваток. Сопротивление сломано навсегда — я был ее, и мысль ослушаться больше не приходила.